Зерно его жизни

Рабочий стол, книги, многочисленные тетради с записями, простые предметы обихода… Вроде бы ничего особенного. Но какие замечательные сорта были созданы этим ученым, до конца своих дней отдавшим себя науке и хлебному полю! Во многих высококачественных сортах пшеницы, которыми сегодня гордится Казахстан, есть немалая заслуга Кузьмина. В текущем году исполняется 120 лет со дня его рождения и, так уж случилось, 40 лет со дня смерти. О нем мы сегодня и хотим рассказать.

   В. П. Кузьмин был выдающимся селекционером, который вел работу по 29 (!) сельхозкультурам. Случай в истории редчайший! Не всем научно-исследовательским институтам такое под силу. Он создал множество высокоурожайных сортов зерновых культур, картофеля, люцерны… Выведенные им сорта пшеницы давали существенную прибавку урожая. И теперь уже никто и никогда не сможет подсчитать, сколько людей было спасено от голода в военное и послевоенное время благодаря высокоурожайным и высококачественным кузьминским сортам. Если бы он жил в Америке, он, наверное, был бы миллиардером – такую фразу я услышал от молодого человека, когда тот знакомился с экспонатами музея. Может быть, и так. Но «миллиардер» Кузьмин жил в советское время, в советской стране и, безусловно, имел миллиарды. Но не он лично, а страна, и не денег, а миллиарды пудов хлеба, которого так не хватало в тот полуголодный послевоенный период. А сам Кузьмин вел аскетический образ жизни и был очень неприхотлив к ее условиям. Хотя он имел немало регалий и самых высоких наград – лауреат Государственной премии СССР, академик АН КазССР, академик ВАСХНИЛ, Герой Социалистического Труда. И при этом всегда оставался Ученым с большой буквы.

Сегодня мы публикуем с небольшими сокращениями статью «Зерно его жизни», посвященную академику В. П. Кузьмину. Она была написана известным московским журналистом Владимиром Полыниным и напечатана в журнале «Огонек» в 1963 году. В ней, как нам видится, передана атмосфера той эпохи, показан В. П. Кузьмин, каким он был, какими мыслями жил и к чему стремился.

Редактор

   Недавно ученый совет Всесоюзного института растениеводства присвоил Валентину Петровичу Кузьмину, заведующему селекции ВНИИЗХ, ученую степень доктора сельскохозяйственных наук без защиты диссертации.

Любопытный факт: многие выдающиеся селекционеры-оригинаторы – создатели новых сортов растений – были произведены в титулованных ученых без проявления с их стороны соискательских усилий. Не защищали диссертации и Иван Владимирович Мичурин и Лютер Бербанк.

Даже короткое знакомство с историей мировой селекции позволяет вывести некий обобщенный тип селекционера. Известный харьковский селекционер Василий Яковлевич Юрьев сформулировал эту мысль примерно так: селекционер должен жить долго, вести оседлый образ жизни, быть постоянным в любви к выбранному делу, чтобы не отвлекаться от главной цели.

Мичурин за свою некороткую жизнь лишь однажды на год уезжал из Козлова, чтобы запастись исходным материалом для селекции плодовых культур, особой привязанности к которым он не разделял ни с одной другой растительной культурой. Бербанк, закончивший свои работы на десятом десятке лет, жил затворником в Санта-Роза (Калифорния), и хотя судьбой ему было отведено для работы больше времени, чем многим его собратьям по профессии, вовсе не в шутку на своей калитке прикрепил дощечку: «Мистер Бербанк занят не меньше министров Вашингтона и потому покорнейше просит не беспокоить его своими посещениями». Как древним индийским мастерам не хватало жизни, чтобы завершить отделку храма, так известному канадцу Вильяму Саундерсу не хватило жизни на выведение знаменитого сорта пшеницы Маркиз. Дело отца завершил его сын - Чарльз Саундерс. Тот же Юрьев, начав работать на Харьковской станции юношей, связав раз и навсегда свою жизнь с пшеницей, проработал с нею более полувека. А Василий Степанович Пустовойт, который сделал возможным невозможное и вывел подсолнечник с семенами, более чем наполовину состоящими из масла! Он впервые засеял свои делянки за два года до Первой мировой войны. И когда теперь я спрашивал его, почему он решил отдать жизнь только одной культуре, когда он мог бы переделывать успешно и другие растения, Василий Степанович сказал: «Какая долгая не была бы дарована ему жизнь, подсолнечнику ее все равно окажется мало».

А Валентин Петрович Кузьмин, занявший не последнее место в этой славной когорте, как тип селекционера стоит особняком.

Валентину Петровичу теперь 69 лет, а селекции ему удалось отдать всего 25. Только двадцать пять лет из шестидесяти девяти он ведет оседлый образ жизни. Культур, с которыми работал Кузьмин, двадцать девять, не считая селекции на огороде и бахче, когда он вынужден был, лишенный почти всякого снабжения, выращивать кое-что для своего стола. И хотя не всем двадцати девяти культурам, которыми занимался эти двадцать пять лет, он отдал свою руку и сердце, но по сей день, Кузьмин остается верным и пшенице, и подсолнечнику, и льну, и зернобобовым, и крупяным растениям. И не добился бы он успеха в выведении других сортов культур, если бы любовь к ним не питала его селекционное вдохновение. Это касается ржи, гречихи, гороха, чины, чечевицы, рыжика, конопли, масличного мака, люцерны и картофеля, которого он вывел шесть хороших сортов. Можно ли было при подобном полифонизме отказаться от работы с плодовыми?

– Мне почему-то всегда казалось, что садоводы – не в обиду им будь сказано – в отличие от полеводов – это такие люди, которых ноги плохо таскают. Я давно решил: когда мои откажут, начну работать в саду.

И все же селекционер Кузьмин – это как раз тот случай, когда говорят: исключение подтверждает правило. За два с лишним десятилетия ему пришлось проделать такое, что другие селекционеры не успевают сделать за долгую жизнь. Собираясь рассказать, как трудился Валентин Петрович, ловишь себя на том, что это будет пересказ всего, что бессчетное число раз писалось о других селекционерах: работа – весь светлый «световой» день и главным образом на полях, ночь – на составление тактических и стратегических планов, написание обязательно коротких – спать тоже когда-то надо – статей и суперкоротких ответов. Только селекционеры так редко пользуются очередным положенным отпуском.

– Селекционер не должен болеть ни духом, ни телом. У нас существует такое понятие – групповой иммунитет. Сорт пшеницы с самой высокой продуктивностью и прекрасными качествами ничего не стоит, если он не устойчив против ржавчины, головни, если он беззащитен против вредных насекомых. Всесторонняя устойчивость так же нужна селекционеру, как и его сортам, – говорит Кузьмин.

Процесс селекции непрерывен. Потеря иногда дня – например, в пору цветения, когда проводятся скрещивания, или учет урожая – может стать потерей года. Потеря года иногда невозместима.

Большими жилистыми руками, узловатыми пальцами чернорабочего, не академика, Валентин Петрович наворачивает колпачок на старенькую автоматическую ручку. Положив ручку вплотную, строго параллельно к клеенчатой тетради в клеточку, заполненной столбцами бисерных цифр, проверив, не косо ли уложил он тетрадку с ручкой на середине потемневшего от времени старого канцелярского стола, Валентин Петрович принимается за папиросы, курить которые, судя по его негладкому дыханию, ему совсем ни к чему... На редкость неблагоприятно складывалась жизнь у этого селекционера. Не случайно заговорил он о групповом иммунитете.

– Я смолоду был хил и болезнен. Видите, я астеник по сложению. В детстве меня мучил ревматизм, захватила малярия, как засуха захватывает зерно в период налива и делает его щуплым. Рос я в глухой деревне, и знахарки только из-за своего невежества не сумели совсем меня доконать. Во время Первой мировой войны – три тяжелых ранения. Во время газовой атаки немцев выносил из окопов задохнувшихся солдат и заработался до того, что сам захрипел и свалился. Спустя десять лет рентгенолог нашел у меня в легких зарубцевавшиеся каверны и уверял, что я серьезно болел туберкулезом... Во время гражданской заболел сыпным тифом, и пьяный врач честно предупредил меня: «Сдохнешь».

Конечно, Валентин Петрович замолчал, когда следовало продолжить начатую мысль. Какую силу воли надо было в себе воспитать и проявить, когда в пору культа личности судьба занесла его, уже сорокалетнего научного работника ВИРа, Всесоюзного института растениеводства, из Ленинграда в степь Северного Казахстана! На Шортандинской сельскохозяйственной опытной станции – ныне она преобразована во всесоюзный институт – он работает со дня ее основания в 1936 году. Обычно здесь никто не выдерживал больше двух лет. А он выдержал с его отнюдь не богатырским здоровьем. Да и в Казахстане ему с самого начала было предложено всего три года и много раз представлялась возможность уехать туда, где полегче. Но он не захотел.

Селекционер в сорок лет – обычно уже автор сортов. Во всяком случае, к сорока годам селекционер успевает создать себе такую базу – «шлейф», которая если еще не принесла, то начинает приносить плоды. Валентин Петрович до приезда в Казахстан, можно сказать, не занимался прикладной селекцией. Ему было двадцать семь, а он все еще не расставался с мечтой стать горным инженером. Случай свел его с известным уже тогда селекционером профессором Виктором Евграфовичем Писаревым. Писарев продержал Кузьмина на своей селекционной станции в Тулуне, под Иркутском, а после этого Кузьмин поступает на горный факультет одного из сибирских вузов. И если бы настойчивый Писарев, давно открывший в Кузьмине Кузьмина, не затащил упрямейшего своего ученика в Монгольскую экспедицию собирать образцы культурных растений для всемирно известной коллекции ВИРа, а потом не выдвинул его, официально не имевшего даже элементарного сельскохозяйственного образования, на должность научного сотрудника в ВИР, то, как знать, может, и пропал бы Кузьмин для всего нашего селекционного легиона.

Конечно, не было бы хуже, если бы Кузьмин после окончания коммерческого училища сразу же сделался бы ботаником. Окончил он училище с золотой медалью, первым учеником и мог поступить в любой вуз без экзаменов. Ведь и в училище его любимый преподаватель естественной истории уже прочил ему будущее ботаника.

Может, не было хуже, если бы Кузьмин вместо работы в ВИРе сразу осел на одном опытном поле и занялся селекцией какой-нибудь одной культуры.

Итак, в 1935 году Валентин Петрович Кузьмин внезапно очутился в Северном Казахстане. Он мог свободно выбрать дело, которое было бы ему более всего по душе. Он решил присмотреться к обстановке и стал работать колхозным агрономом. Правда, у него не было справки об агрономическом образовании. У него, кстати, и до сих пор нет такой справки, потому что никогда никакого сельскохозяйственного учебного заведения не оканчивал. Но там, куда он попал, справки были уже ни к чему.

Он проработал в колхозах нынешней Кокчетавской области один сезон, и перед ним открылась увлекательная картина.

В ВИРе вместе с профессорами Виктором Викторовичем Талановым – организатором государственного сортоиспытания и первым пропагандистом кукурузы в России Виктором Евграфовичем Писаревым Кузьмин изучал проблемы географического размещения сельскохозяйственных культур в нашей стране. В своих обобщающих исследованиях они отмечали, что продвижение многих культур в те края, куда Валентин Петрович попал теперь, надо проводить с большой научной обоснованностью и практической настойчивостью. Пшеница, например, которую завезли переселенцы, бежавшие сюда от безземелья с Украины, из Центральной России и других густонаселенных районов, иной год давала по пятнадцать-двадцать центнеров с гектара, а иной год с грехом пополам возвращала хлеборобу семена. Недороды беспорядочно чередовались с урожайными годами. На картах посевов пшеницы нынешний Целинный край, особенно его южная и центральная части, выглядел в те времена, как белое пятно.

Оценив опытным, взглядом, что тут сеют, как сеют, почему одно растет лучше, а другое хуже, Кузьмин понял, что виновата во всем этом не природа, а люди, не умевшие прибрать ее к рукам. Когда-то он мечтал сделаться геологом-разведчиком и открывать людям новые месторождения ископаемых. Но в полынно-типцовой степи он увидел бесценные клады на поверхности земли. И как только в начале 1936 года вблизи разъезда Шортанды была организована опытная станция, Кузьмин вызвался занять на ней должность заведующего отделом селекции. Разумеется, на этот раз от него не потребовали диплома: он был уже известным ученым-опытником во всей – и какой! – округе.

И вот он должен выбрать, какой культурой станет заниматься. Он знал: наибольших успехов добились те селекционеры, которые оставались верны лишь одной культуре. А какая была более перспективной для этого края? Перед этим Кузьмин много занимался пшеницей, развивая идею продвижения ее на север, в лесную зону.

Но четырнадцать лет пребывания в ВИРе не могли пройти для него даром. Директор ВИРа академик Николай Иванович Вавилов, гордость отечественной и мировой биологической науки, вдохновитель и один из исполнителей беспрецедентного дела – создания уникальной коллекции культурных растений земли, заражал своих последователей и учеников не только вавиловским размахом, но и вавиловской глубиной проникновения во все детали дела. Кузьмину, единственному, пожалуй, «необразованному» ученому ВИРа, Вавилов доверял такие научные темы, в решении которых, как в воздухе, нуждалась сельскохозяйственная практика.

Вот почему, став селекционером, Кузьмин из всех культур, которые подавали хоть малейшую надежду, что будут расти в сухой степи, выбрал... все. Не о славе думал он, ступая сразу на все непроторенные, тяжелые дороги, гоняясь сразу за всеми зайцами.

– Старая мужицкая жадность, – улыбается Валентин Петрович, объясняя свое решение, «неблагоразумное» с точки зрения «дальновидного» селекционера. Все полевые культуры он хотел увидеть живыми, в местных условиях пропустить через свои руки.

Он выписал из вировской коллекции и посеял в первую же весну все, что только подавало надежды. И урожай получился безнадежно неказистый. Ни одна завезенная, казалось бы, с аналогичных районов земли культура не хотела тут нормально расти. Надо было изменять растения, отбирать, выводить новые сорта. По всем культурам создавать свое направление и методику работы, потому что чужие приемы в краю, не похожем ни на один другой, были недостаточными.

Наибольших успехов добились те селекционеры, которые оставались верны лишь одной культуре.

Забыв о том, как он сюда попал, Кузьмин радовался обилию работы. И это спасло ему жизнь, любовь к жизни принесло все, без чего у человека не бывает полного счастья. Работа спасла в нем ученого, гражданина, патриота.

Если затеять рассказ о том, как он здесь работал, получился бы очень длинный и страшный рассказ. Были годы, когда ходил босой, в рубище. Умирал с голоду, замерзал от холода. Все это буквально, а не фигурально. На созданной в 1936 году около разъезда Шортанды опытной станции работал в землянке, жил в землянке, в которую, казалось, были собраны мокрицы и блохи со всей вселенной. Шортанды в переводе с казахского значит «Там щука». Почему так назвали это место, непонятно. Своих щук здесь никогда не было. Воды не было. Леса не было. Кустика не было. Только типец и ковыль.

Помощников не было. Денег не было. Инвентаря не было. Лабораторий не было. Машин сносных не было. Лошадей сносных не было, кроме Карюхи и Сивки. Ему пришлось специально вывести сорт степной конопли, потому что даже веревки в достатке не было.

Когда знакомишься с обычной опытной станцией, где ведутся работы по селекции, уходит немало времени на осмотр лабораторий, приборов. Приборы эти сложны и дороги. Они приготавливают тесто. Тянут, раздувают его. Пробуют его смесительную силу и всякие другие свойства в каких-то мудрых единицах. Вычерчивают хитрые графики. Десятки людей заняты анализами, десятки людей работают на одного человека – селекционера, конструктора сортов, изобретателя живых растений. Как Кузьмин все это делал один, без помощников и приборов, уму непостижимо.

Помощников не было. Денег не было. Инвентаря не было. Лабораторий не было. Машин сносных не было. Лошадей сносных не было, кроме Карюхи и Сивки. Ему пришлось специально вывести сорт степной конопли, потому что даже веревки в достатке не было.

Обычно селекционеры проводят отбор, детально анализируя ход роста и развития растений. Считают урожай по осени. Валентин Петрович не мог себе позволить роскошь следить за растением до его смерти. Он пытался давать оценки растениям со дня их рождения. И стоило питомцу в любой фазе повести себя не так, как угодно воспитателю, Кузьмин, словно дурную траву, гнал его со своих делянок. Если бы он не был столь жестоким и доводил все растения до созревания, кто смог бы провести тысячи конечных анализов? Он один же человек, которому лабораторной мельницей вначале служили собственные зубы, веялкой – легкие, а молотилкой – простая палка в руке!

Но можно ли, например, выбраковать растение из-за недостаточного содержания белка в зерне, если до зерна далеко и даже колос еще не полез вверх в своей трубке?

Можно! Когда Мичурин проводил выбраковку сеянцев, случалось, они уже оказывались без листьев. Его ученики стояли рядом и поражались, с какой быстротой сортирует он налево-направо голые прутики, ровно ничем не отличавшиеся друг от друга. Но Мичурин был не колдун, и ученики спрашивали его, по каким признакам он проводит отбор. Мичурин ничего не мог ответить. Не было в языке слов, определений, понятий, которыми можно было описать особенность «физиономии» каждого кустика.

– Все разговоры об интуиции – чепуха, – говорит Валентин Петрович, материалист до мозга костей.

Когда у меня прошли перед глазами за десятилетия сотни тысяч, если не миллионы образцов, то я невольно даже по окраске еще только кустящейся пшеницы смогу угадывать, достаточно будет белка в зерне или мало.

В последние годы, когда у Кузьмина появились помощники, он получил возможность общаться с другими селекционерами Казахстана не только по переписке. Недавно его пригласили в гости на опытное поле под Алма-Атой. До полей осталось пройти несколько километров, а Кузьмин сказал своим спутникам, что пшеница на поле в полном цвету. «Как вы догадались, Валентин Петрович?» – удивились они. «Я не догадался. А разве вы не слышите, как она пахнет?» Человек с нормально развитым обонянием почувствует запах цветка пшеницы, приложив колос вплотную к носу, настолько это тонкий, слабый запах. Тут и ищите причину, почему Кузьмин, когда проводит отбор перспективных растений, не особенно всматривается в каждое из них, не проходит вдоль делянок медленным шагом. А все бегом, бегом, бегом. Остановка – секунда – и дальше: за день надо осмотреть тысячи делянок…

Через семь лет после начала селекционных работ в Шортандах Кузьмин начал ежегодно выдавать по одному, а то и больше новых сортов различных культур.

Он вывел методом отбора и гибридизации новые сорта яровой мягкой и твердой пшеницы, озимой пшеницы и ржи, проса, гречихи, ячменя. Но, кстати, если вам когда-нибудь встретится название hordeum kusmini (ЯЧМЕНЬ КУЗЬМИНА), знайте: это своеобразная форма ячменя, привезенная Кузьминым из Монголии, но не отселектированная в Шортандах. Затем новые сорта гороха, подсолнечника. Подсолнечник Кузьмина Шортандинский-41 выдержал конкурс и был районирован в семнадцати областях Казахстана и России – от Днепра до Енисея, по северной границе возделывания этой культуры. Далее – сорта льна, конопли, рыжика (масличная культура), мака масличного, картофеля и люцерны. Всего пятнадцать районированных сортов. Работал он и с кукурузой, и с сорго, и с нутом – ценнейшей кормовой бобовой культурой в условиях засушливого климата, где нут более перспективен, чем кормовые бобы, – с соей, ляллеманцией, китайской редькой, сафлором.

Сорта Кузьмина только по Целинному краю имели ареал распространения почти в четыре с половиной миллиона гектаров. По документам за последние годы под сортами Кузьмина в общей сложности находился 21 миллион 363 тысячи гектаров. Самая скромная прибавка урожая за счет сортов – 10 пудов с гектара. Итак, только за послевоенные годы Кузьмин дал государству прибавку за счет селекции свыше 210 миллионов пудов. Если бы не из рук вон плохо поставленное на целине семеноводство, из-за чего большая часть площадей засевается случайными семенами, «миллионер» Кузьмин давно бы стал «миллиардером».

 

Через семь лет после начала селекционных работ в Шортандах Кузьмин начал ежегодно выдавать по одному, а то и больше новых сортов различных культур.

И еще один момент. Селекционеры Запада, работая над выведением новых сортов, обрабатывают главным образом признаки урожайности и качества. На целине к ним прибавляется всегда им противоречащий признак «выживаемости», климатической выносливости. Десятки миллионов гектаров, которые мы с 1954 года привыкли называть целиной, в течение многих веков последовательно и неукоснительно избегались земледельцами. Это был край кочевников-скотоводов. У некоторых, кто не бывал на наших целинных землях, сложилось о них такое представление, будто этот край – случайно забытая земля, которую стоит лишь распахать. А потом из года в год огребать урожаи лопатой, что пошире.

Целинный край – богатейший край. И хотя его землям и его климату, в котором испарение превышает скудные атмосферные осадки, далеко до украинских и тем более кубанских степей, все же целина может давать – и она это уже доказала – очень большие урожаи. Но если вы внимательно читали газеты и приглядывались к каждой весточке, полученной с целины, то вы, вероятно, заметили, что там не всегда год приходится на год. Иногда все пять целинных областей раза в полтора перекрывали повышенные обязательства. Иногда же они не справлялись даже с по-божески составленным планом. И это случалось не потому, что в один год целинники постарались, а в другой пролодырничали. Причина всему – удивительный по своей изменчивости, не предугадываемому непостоянству целинный климат. Иной год – это климат северных районов тайги, иногда – среднеазиатских пустынь, а то – умеренного пояса. Со временем и климат целинный переделают. Но то проблема завтрашнего дня. Сегодня же, если климат не идет навстречу культурным растениям, надо, чтобы культуры, их сорта, которые здесь высеиваются, пошли навстречу целинному климату. И Валентин Петрович Кузьмич доказал: сделать это нелегко, но возможно. Мировые чемпионы, приносившие феноменальные урожаи в других краях, здесь, на целине, либо не переносили затяжных весенних холодов, либо, одолев весну, начисто сносились июньской засухой, либо, перевалив с грехом пополам через холодные пороги мая и жаркие пороги июня, недотягивали в своем развитии до обычных поздних июльских дождей. И, наконец, самые выносливые ломали себе голову на четвертом пороге – августовской засухе: они были уже не в состоянии налить полноценное зерно.

Кузьмин стал втискивать сорта в прокрустово ложе целинного климата. Первой победой в борьбе с суровым климатом был на редкость выносливый, пластичный сорт яровой пшеницы, названный им Акмолинка-1. От Акмолинки-1 до ее внучки Целиноградки, которая готовится к выходу на целинные поля и которая по всем статьям перещеголяла бабку и отвечает требованиям самых притязательных хлеборобов, прошло двадцать лет. Эти двадцать лет интереснейшей работы, ценнейших научных находок и открытий стоят особого обстоятельственного рассказа. Суть его – в многочисленных лаконичных, как и устная речь самого автора, статьях Кузьмина, напечатанных в журналах по биологии, селекции, семеноводству, академических научных записках. Известнейший селекционер профессор Виктор Ефграфович Писарев сказал, что предельно краткие научные отчеты Кузьмина стоят многих увесистых монографий.

Кузьмин не просто вывел новые сорта для районов Северного Казахстана. Он определил направления и пути развития специфической целинной селекции. Он не только родоначальник, но и глава целинной селекционной школы, насчитывающей сегодня в своих рядах – увы! – мало молодых свежих сил. К сожалению, в науке целина все еще остается целинной. В крупнейшем целинном селекционном учреждении у Кузьмина в отделе, оснащенном ныне самым современным и совершенным лабораторным оборудованием, вместо четырнадцати научных работников только семь. Семь должностей, семь интереснейших научных аспектов, десятки острейших научных проблем, имеющих для целины первостепенное практическое значение, ждут, жаждут, ищут тех, кто бы взялся за их разработку.

– Не понимаю, – нервно затягивается своей тонкой папиросой Валентин Петрович, – двадцать пять лет назад нам было труднее. А как работали! Это теперь я хочу и езжу. Раньше бегал. Только бегал. Из дома в лабораторию – бегал. По полям – бегал. В соседнее хозяйство, размножавшее мой материал, – пешком семнадцать километров. Семнадцать туда, семнадцать обратно: в горку шагом, под горку скорым шагом, а то и бегом.

Предельно краткие научные отчеты Кузьмина стоят многих увесистых монографий. Кузьмин не просто вывел новые сорта для районов Северного Казахстана. Он определил направления и пути развития специфической целинной селекции.

Не знаю, соглашаться или нет с Валентином Петровичем, которого шестидесятидевятилетнего, я и этой весной видел бегающим по рыхлой пашне следом за сеялкой. Правильно или неправильно поступает научная молодежь, не желающая работать в бытовых условиях, когда еще нет хороших квартир и невкусно кормят в институтской столовой?

...Валентину Петровичу присвоили ученую степень без защиты диссертации. И все-таки есть у него диссертация, которую он неплохо сделал и защитил, материал для которой он начал собирать еще в конце XIX века, когда сидел в избе у тусклого оконца и листал раздобытые отцом каталоги заграничных семенных фирм Вильморена и Гааге-Шмидта. Позже, много позже он сформулировал тему своей диссертации так: жить не зря! Эту тему он разрабатывал всю жизнь, разрабатывает и теперь и будет разрабатывать и дальше. Трудная тема, но, с его точки зрения, выполнимая.

В. Полынин. Журнал «Огонек», 1963 г.

От редакции. Благодарим агронома Вольфганга Загерта за помощь, оказанную при поиске данного материала.

Своими воспоминаниями о В. П. Кузьмине поделился академик Мехлис Сулейменов и прислал в редакцию небольшой материал.

ДВЕ РЕКОМЕНДАЦИИ К ПУБЛИКАЦИИ

Я приехал в Шортанды в 1962 году, поступив в аспирантуру Всесоюзного НИИ зернового хозяйства. Мой научный руководитель Павел Петрович Колмаков дал мне тему «Предпосевная обработка почвы на стерневых фонах Целиноградской области». Я работал в отделе земледелия и не имел прямых контактов с Валентином Петровичем Кузьминым. Он был уже в возрасте и на ученых советах не выступал. Не потому, что ему нечего было сказать, а потому что он очень дорожил словом. Однажды, когда в очередной раз зашел вопрос о преимуществах плоскорезной обработки почвы, он негромко буркнул: «У медведя семь сказок, и все про мед». В институте все говорили о нем с большим уважением, в особенности селекционеры, которые работали под его руководством. Поражала его преданность работе и поразительная порядочность во всех делах, связанных с селекцией.

Я запомнил один случай, который произошел в поле, в период посева пшеницы в мае 1963 года. Один молодой селекционер с лаборантом высевали вручную семена пшеницы, вынимая их из небольших пакетиков. В каждом пакетике были зерна от одного колоса пшеницы урожая прошлого года. В это время Валентин Петрович ходил с деревянным молотком, которым забивают деревянные колышки в землю, поправлял колышки и наблюдал за работой. Погода была ветреная и холодная, и Кузьмин мог бы сидеть в теплой лаборатории. Но он никогда не пропускал полевых работ. Всегда был в поле в течение всего дня. И тут резким порывом ветра один маленький бумажный пакетик вырвало из рук научного сотрудника, и семена рассыпались по земле. В один момент Валентин Петрович оказался рядом с молотком в руках, и молодой селекционер вынужден был убегать от него. Рассказывали, что Кузьмин не шутил и готов был ударить провинившегося селекционера. Так он дорожил несколькими зернами от одного колоса, ведь это могла быть потеря будущего сорта.

В 1965 году я начал готовиться к защите кандидатской диссертации. Для защиты диссертации нужно было иметь несколько опубликованных статей в научных журналах. Я знал, что для публикации статьи в журнале «Доклады ВАСХНИЛ» необходима рекомендация академика ВАСХНИЛ. В то время у нас в институте был только один академик Кузьмин (А. И. Бараев получил звание академика ВАСХНИЛ в 1966 году). Поэтому я зашел с такой просьбой к Валентину Петровичу. Ни о чем не спрашивая, он попросил меня оставить статью и зайти через два дня. Через два дня он дал мне рекомендацию к публикации с небольшими замечаниями.

Вскоре академика Кузьмина отправили на пенсию, что, на мой взгляд, было ошибкой. Валентин Петрович пользовался огромным авторитетом среди молодых селекционеров, и одно его присутствие имело большое воспитательное значение. Его практически отстранили от любимого дела, а больше у него ничего не было. И все-таки он пытался вести какую-нибудь селекционную работу. Однажды, уже незадолго до его кончины, академик попросил меня зайти к нему в кабинет. Он обратился ко мне с просьбой дать ему рекомендацию к публикации статьи. Я прочитал статью и поразился его исключительной научной щепетильности и строгости. Он нашел тему, по которой у него не было конкурентов, и выполнил ее, не прося финансовой помощи. В те годы были очень популярны кулисы из горчицы. Он получил два десятка образцов горчицы из Всесоюзного института растениеводства ВИР и два года проводил полевые испытания этих образцов на предмет их соответствия поставленным целям для кулисных растений. Весь собранный материал он обработал и прекрасно изложил в статье. Особо поражало то, что в преклонном возрасте он занимался оценкой культуры в зимнее время, замеряя высоту снега. Его неожиданная работа, о которой его никто не просил, была прощанием большого ученого с полем, которому он отдал всю свою жизнь.