Пережитки советского социализма и современные парадигмы в аграрной науке

При переходе от одной общественной формации к другой вполне естественно сохранение в новой жизни многих действий людей в старом стиле. В нашем случае смена формации произошла на фоне распада большого государства, существовавшего в течение жизни нескольких поколений. В том обществе было немало хорошего, от чего отказываться не надо. В то же время, наблюдая за стилем работы научных учреждений в развитых капиталистических странах, видишь существенную разницу в организации науки. Поэтому есть прямой смысл быстрее отказываться от тех методов управления наукой, которые были свойственны советской системе и которые мешали ее здоровому развитию. При этом надо говорить именно о советской модели социализма, так как она была уникальной. Но в ней, как выясняется, было и много чуждого подлинным идеям социализма. Вместе с тем следует признать, что некоторые отрицательные черты советского периода развития аграрной науки во многом превзойдены в новое время.

Наиболее очевидна уникальность советской системы в вопросе взаимодействия аграрной науки с политикой государства, а точнее, с политикой Компартии. Достаточно вспомнить, как лидер партии Н. С. Хрущев навязывал масштабное расширение посевов кукурузы. Эти его действия, конечно, основывались на добром замысле достичь быстрого успеха в производстве зерна в голодной стране. Эта идея пришла ему на ум, когда он увидел кукурузу в США, которая в «кукурузном поясе» уже тогда давала по 70-80 центнеров с 1 гектара. Но осуществление этой хорошей идеи велось нездоровым волевым методом, не считаясь с мнением науки. А главное, не считаясь с такими деталями, как теплый и влажный климат, чистые от сорняков поля, применение больших доз удобрений в «кукурузном поясе» США. Он подумал, что достаточно будет внедрить квадратно-гнездовой способ посева кукурузы. Хрущев иногда считался с мнением науки, но только в том варианте, который его устраивал. Такой стиль управления наукой был свойствен только советской системе. Невозможно представить себе, чтобы лидеры западного мира, рассуждали про какие-то детали сельского хозяйства типа способа посева или площади пара.

Мы от этого постепенно отходим, но в странах СНГ еще остается манера лидеров-администраторов давать прямые указания руководителям производства, отдельным фермерам или ученым по конкретным проблемам.

В советской стране на наших глазах происходили взлеты и падения крупных ученых-аграрников. В середине 50-х годов прошлого века произошел стремительный взлет Терентия Мальцева. Тогда полевод колхоза «Заветы Ильича» Шадринского района Курганской области сделал главный доклад на всесоюзном совещании ВАСХНИЛ, в котором опроверг господствующую теорию травопольного севооборота академика В. Р. Вильямса. Мальцев вмиг стал почетным академиком, и почти вся страна (более того, даже во Вьетнаме!) стала испытывать его теорию безотвального земледелия. Не отрицая выдающихся заслуг самого Терентия Семеновича, скажу, что, на мой взгляд, этот взлет произошел все-таки по другой причине. Его теория в части возможности поддерживать плодородие почвы под однолетними культурами в условиях безотвальной обработки почвы давала возможность распахать многолетние травы, что очень понравилось руководителю страны Никите Хрущеву, искавшему землю под посевы пшеницы. Генсеку еще больше пришлась по душе теория алтайского ученого Георгия Наливайко о возможности замены чистых паров на посевы кукурузы, и в мгновение ока Наливайко получил золотую медаль Героя Социалистического Труда. А в целинных районах стали менять пары на кукурузу. Вскоре на высшем посту страны поменяли самого Никиту Хрущева на Леонида Брежнева, и вслед за этим сменились и приоритеты в аграрной науке. Сразу убрали со сцены Г. А. Наливайко, «ушли» с полей горох и конские бобы, и пошел в гору директор ВНИИЗХ кандидат сельскохозяйственных наук Александр Иванович Бараев, сразу получивший звание академика ВАСХНИЛ. Такой политизированности аграрной науки, конечно, не было ни в одной другой стране мира.

В системе управления наукой у нас всегда предполагается наличие вышестоящего органа, перед которым все научно-исследовательские организации отчитываются. Эта структура работает как бюрократическая надстройка, пытаясь отслеживать выполнение научных планов и заданий по кварталам. Стало быть, научная работа приравнивается к производственному процессу, в котором работа выполняется по этапам. Такая практика предусматривает тотальный контроль каждого шага ученых. То есть в советской системе изначально предполагалось, что ученые выполняют научную работу не по своей воле и желанию, а для получения зарплаты. Такое совершенно исключено в организации науки развитых стран. Там такой постановки вопроса вообще не может быть. Руководители советской науки были почему-то убеждены, что иначе с нашим братом нельзя, мол, дай им волю, они вообще ничего не будут делать. Этот принцип организации существовал во всем советском обществе, снизу доверху, и от этого как-то надо уходить.

В нашей стране, конечно, далеко не все ученые преданы науке. Начинается с того, что не все студенты сельхозинститутов желают учиться. В обществе развитого капитализма как-то не совсем понимают, а зачем тогда кто-то поступал в институт, если он не хотел там учиться. Среди молодых ученых, поступающих на место научного сотрудника, также обнаруживается много балласта. Молодые специалисты идут в науку по самым разным причинам. В западном обществе давно отработана модель выбора специальности: занимаешься только тем, где наиболее полно сможешь реализовать свои способности. Таким образом, круг замыкается. Если его не разомкнуть, то ожидать прогресса в науке трудно. В то же время и сейчас у нас немало подлинных ученых, которые работают в науке не жалея сил и не глядя на низкую зарплату. Зачем устраивать за ними постоянный бюрократический контроль?

Я побывал на многих опытных станциях в США и Канаде и отметил, что научный штат там невелик, и все работают спокойно, без напряжения, но и без расслабленности. Когда я побывал на опытных станциях в ФРГ в момент воссоединения двух Германий, то мне сказали, что на один и тот же объем работы в ГДР штат был в три раза больше, чем в ФРГ.

Следовательно, советская организация труда создавала возможность для работы большого числа неквалифицированных сотрудников с малопроизводительной техникой и приборами, за маленькую зарплату. Стало быть, надо сокращать штаты, повышать зарплату, улучшать материально-техническое оснащение научно-исследовательских учреждений. Тогда в науку придут лучшие кадры, которые будут работать без постоянного за ними контроля. Зарплата хорошего ученого должна быть конкурентоспособной с зарплатой агронома в крупной компании. А пока лучшие молодые ученые потихоньку перебираются в компании, где работают в гораздо лучших материальных условиях. У нас сокращение кадров имеет место, но нередко сокращенные кадры администрации остаются на своей работе, формально занимая места в кадрах ученых.

Особо надо сказать об оснащении научно-исследовательских учреждений материальными ресурсами. Помнится, в 1970-х годах к нам приехала делегация из ГДР. Когда немцы увидели счеты, на которых в то время у нас еще считали, они не могли поверить в это. Так как многие вообще не видели счет в своей жизни. То есть как сегодня их не видели наши внуки. Значит, мы всегда отставали от мировой науки на полвека. И это отставание компенсировали ручным трудом больших коллективов, решая проблему занятости.

Взаимоотношения в научной среде

В научно-исследовательских коллективах, как и во всем советском обществе, создавалась структура управления, направленная на подчинение большинства меньшинству, а точнее, одному человеку. От лица института выступал всегда директор, который выносил на суд общественности все наработки ученых коллектива. В науке, как и в остальном обществе, четко работало правило: ты начальник – я дурак. К сожалению, эта схема сейчас усилилась. Сейчас к этому добавилось понятие «ты богатый – я дурак». В нашей системе ученый не может перепрыгнуть даже через заведующего лабораторией, обязательно включая его в число соавторов своих публикаций. Директор иногда включается даже в число соавторов сорта, к которому он не имеет никакого отношения. У нас маститые ученые часто, выступая, говорят тоном, не допускающим никаких возражений. Напротив, в западном обществе каждый ученый сам публикует материалы своих исследований, не спрашивая согласия у директора. В том обществе, если попадешь на какой-нибудь банкет, то без проводника не сможешь определить, кто в этой группе людей самый главный, так как любой научный сотрудник или даже магистрант может свободно общаться с ректором университета.

Отношения между учеными и их руководителями также очень тонкая социологическая сфера. На мой взгляд, молодой ученый может пользоваться помощью своего руководителя, но когда он сам становится зрелым ученым, то он уже должен иметь свое мнение по любому научному вопросу, и оно может отличаться от мнения его научного руководителя. 

Между учеными нередко устанавливаются взаимоотношения, которые мешают здоровому развитию науки. Например, когда в 1988 году я выдвинул новую концепцию развития беспарового земледелия в северном регионе Казахстана, то по сигналу вице-президента ВАСХНИЛ было срочно проведено заседание актива отделения земледелия всесоюзной академии, на котором заслушали и единогласно осудили мое интервью газете «Сельская жизнь». Вслед за этим по моей статье в журнале «Земледелие» была развернута всесоюзная дискуссия, в которой приняли участие около десятка ученых из разных регионов страны. Возглавил дискуссию тогдашний лидер земледельческой науки страны. В своем гневном выступлении, задавшем тон всей дискуссии, он высказал недоумение самой постановкой этой проблемы как совершенно неприемлемой. Получалось, что даже новый взгляд на старую проблему вызывает недоумение. У меня создалось впечатление, что весь вопрос все-таки был не в том, что за вопрос поставлен, а в том, кто и как его поставил. Подумаешь, мол, нашелся умник, чтобы опровергать классиков! Мы ему покажем, где раки зимуют! И показали бы, если бы я не был защищен броней члена ЦК КП Казахстана и депутата Верховного Совета КазССР. А теперь задумаемся над тем, что бы произошло без этой брони. Наверняка, меня сняли бы с поста директора, новый директор закрыл бы все опыты, связанные с диверсификацией и беспаровыми севооборотами, и продолжалось бы бестолковое движение вокруг парового котла. А теперь представим себе, что было бы, родись крамольная идея в голове рядового ученого. Ведь непосредственно с почвой и растениями работает именно армия рядовых ученых, а не директора институтов. Тогда бы все осталось в виде отчета, который бы никто не читал.

Сомневаться в правильности выводов, сделанных на основании исследований прошлых лет, на мой взгляд, естественное качество каждого ученого. Иначе будет застой в науке. Всем известно, что после бурных дискуссий в начале 1960-х годов одержала верх теория зернопарового севооборота с наличием чистого пара на площади 25% от площади зернопарового севооборота. Оговаривалась и необходимость более частого парования (33%) в сухостепной зоне. Однако это предложение, скажем прямо, было сформулировано как предварительное, на основе канадской практики, где тогда под парами гуляло 40% пашни. Позднее, по мере накопления опытных данных в Шортанды, взгляды ученых изменились, и в начале 1980-х годов уже рекомендовалось применять и шестипольные ротации, где пару выделялось всего 17%. Александр Иванович, кстати, был очень рад такому результату, он настаивал, чтобы это положение немедленно было записано в выводы по отчету 1983 года, хотя исполнитель опытов считал, что делать это еще рано. Поэтому мне представлялось естественным предположить, что, по-видимому, при улучшении способов накопления влаги и регулирования питания растений на стерне вполне возможно на черноземных почвах возделывать пшеницу на одном месте и более пяти лет подряд, то есть обойтись без пара. С точки зрения защиты почвы от эрозии это было бы идеальным решением вопроса.

Казалось бы, здоровая идея неожиданно вызвала бурю возмущений. Почему? Я не против того, что мои идеи не совпадают с мнением других ученых, когда это делается на основе научного анализа собственных данных или литературных источников. Однако, перебирая имена ученых, наиболее активно ведущих со мной полемику, сталкиваюсь со знакомыми лицами бывших сотрудников института зернового хозяйства, которые имели какие-то претензии не к научной идее, а лично ко мне. Наиболее рьяно стал критиковать мою позицию доктор наук, который к этой научной проблеме вообще не имел никакого отношения, так как лет двадцать он посвятил исследованиям в лабораторных условиях и никогда никаких полевых опытов не проводил. Зато у него были другие причины, побудившие его начать активное противодействие с письма в ЦК КПСС. Сейчас уже можно сказать, что этот ученый был до меня претендентом на освобождавшееся место первого заместителя академика А. И. Бараева, на которое волей того же ЦК назначили меня. Вот вам и причина активного включения в научную дискуссию. Другим участником обсуждения, перешедшего в осуждение, стал ученый, который в институте вел проблему севооборотов до меня. Третьим судьей стало лицо, занимавшее пост заместителя академика А. И. Бараева до меня. Стало быть, вопрос опять-таки был не в предмете дискуссии, а в том кто ее повел. Я думаю, что такое недопустимо в демократическом обществе. И если мы не уйдем от этих советских традиций, то наука далеко не пойдет...

Коррупция в науке

На первый взгляд разговор о коррупции в науке звучит кощунственно, но это факт, причем здесь о пережитках социализма говорить не приходится. То, что происходило в нашей стране в системе защиты диссертаций до ее закрытия, можно охарактеризовать как господство рыночных отношений в этой сфере науки. И главное, что за эти дела никто никуда не сел, хотя научные степени продавались и покупались направо и налево за деньги в особо крупных размерах. Причем особенно преуспевали в выпечке докторов наук в тех отраслях аграрной науки, где в практике царил полный развал. В то же время очень мало докторов наук прибавилось в земледелии, в особенности в зерновом хозяйстве северного региона, которое как раз отличалось наибольшей устойчивостью.

На опытных станциях и в небольших НИИ в основном работали трудяги, не обремененные учеными степенями. Особенно процветала коррупция в НИИ и университетах с правом иметь специализированные советы по защите докторских диссертаций. В аграрной науке, как на пашне, развелось много сорняков, то есть ученых, которые ничего не давали прогрессу науки, но покупали очередные степени и звания...

Новизна научных исследований

В требованиях к диссертационным работам всегда на первое место ставился вопрос новизны исследований и полученных выводов. На деле легко проходили защиту именно те работы, которые не противоречили общим сформировавшимся представлениям и имели уровень новизны локального значения. То есть работы, в которых подтверждались ранее известные положения с помощью новых данных, полученных в другой природной зоне. На защите таких диссертаций многие члены совета спокойно дремали. Но если соискатель ставил под сомнение научные положения, установленные известным автором, то такое сообщение вызывало нездоровый интерес, и происходила дискуссия с трудно предсказуемым результатом. Поэтому каждый соискатель, зная это, старался сглаживать острые моменты и не заострять внимание на противоречиях с известными учеными. Таким образом, подавлялась в зародыше сама идея новизны...

Взаимодействие науки с практикой

Сельскохозяйственная наука существует для практики, то есть для решения проблем практического сельского хозяйства. Поэтому взаимоотношения науки с практикой имеют колоссальное значение для прогресса в сельском хозяйстве. Казалось бы, именно это имелось в виду, когда во всех положениях по защите диссертаций обязательной была справка о производственном испытании основных положений диссертации. На самом деле это было чисто формальным документом, подтверждающим, что рекомендации, вытекающие из диссертации, были проверены в каком-либо хозяйстве, и они подтверждаются полученными данными в условиях производства. Это очень серьезный вопрос, и к нему нужно подходить с пониманием большой разницы между условиями деляночного опыта на нескольких квадратных метрах и реальными условиями производства.

Например, вывод об оптимальных поздних сроках посева яровой пшеницы, сделанный на основе мелко-деляночного опыта, может не подтвердиться в условиях реального хозяйства, так как затяжка посева приведет к поздним срокам уборки, когда погода быстро портится, что приведет к потерям урожая и качества зерна. Выводы ученых об оптимальных нормах высева зерновых культур обычно сводятся к констатации интервала для отдельных почвенно-климатических зон. Руководствуясь этим, в производстве предпочитают применять верхний предел норм высева. Почему? Потому что агрономы перестраховываются от изреженности посевов при низкой полевой всхожести семян. Именно поэтому, на мой взгляд, СНГ занимает первое место в мире по величине норм высева зерновых культур. Например, в Австралии на гектар сеют всего 25–30 кг семян пшеницы. Конечно, нельзя напрямую сравнивать наши страны, но одна из причин в том, что поля там абсолютно чистые от сорняков. Вот вам и влияние культуры земледелия на норму высева.

По той же причине в странах СНГ пришли к ширине междурядья в 15 см в посевах зерновых культур. А также к узкорядному и перекрестному способам посева. В стерневых сеялках ширина междурядья равна 23 см, что связано с проходимостью сеялки по стерне. Наши исследования в 1970-х годах (В. П. Белозеров и М. К. Сулейменов) показали, что можно пойти на расширение междурядья до 30 см, но для этого опять же нужна высокая культура земледелия, чтобы широкие междурядья не забили сорняки. Сейчас расширение междурядья диктуется необходимостью лучшей проходимости сеялок по нулевой технологии на поле с высокой стерней...

По разным причинам земли опытных станций и институтов обычно расположены на лучших по качеству землях районов, в которых они находятся. Это дает основания говорить о более высокой урожайности в опытных хозяйствах по сравнению с районом и областью без ссылки на качество почвы. С другой стороны, рекомендации, полученные в опытных хозяйствах, трудно повторить на других менее плодородных почвах. Было бы правильно размещать опытные хозяйства на разных землях, в том числе на менее плодородных.

Публикации

Одной из серьезных проблем для ученых стало требование КАИ публиковать статьи в журналах с импакт-фактором. Это очень сложная проблема для подавляющего большинства аграрных ученых. Первая причина – это английский язык. Практически наши ученые вообще не владеют английским языком, а те, кто как-то владеют им, не готовы писать на этом языке научные статьи. Большинство прибегают к помощи переводчиков, но эти тексты, как правило, возвращаются к авторам с пометкой «bad English» или «very bad English», то есть плохой или очень плохой английский язык.