Мехлис Сулейменов: путь в науку

Первого марта нашему постоянному автору и читателю академику Мехлису Сулейменову исполнилось 75 лет. Мы от души поздравляем Мехлиса Касымовича и представляем читателям интервью, которое записали накануне дня его рождения.

– Мехлис Касымович, расскажите, как начинался ваш путь в аграрную науку.
– Думаю что у любого ученого этот путь индивидуален. Поначалу каких-то особых наклонностей в себе к занятию аграрной наукой я не обнаруживал – и когда учился в сельскохозяйственном институте в Алматы, и даже когда был направлен по распределению в Актюбинскую область. Многие думают, чтобы стать ученым, академиком, уже с ранних лет человек должен иметь особую тягу к науке, к научным исследованиям и экспериментам. У меня так получилось, что по распределению я попал работать на опытную станцию совсем не потому, что я очень хотел заниматься наукой. Просто в это время там было вакантное место младшего научного сотрудника. Мне предложили работу, и я согласился. К тому же для меня было важно, что опытная станция находилась недалеко от города, где тогда жили мои родители, у отца там была работа. Таким образом, в 1960 году из Алматы я переехал в Актюбинскую область.
– Но, обучаясь в вузе и затем окончив его, вы собирались работать агрономом?
– Безусловно. Я планировал приехать работать в обычное хозяйство – путь, который был типичным для многих моих сверстников. Конечно, некоторые мои однокурсники занимались научной работой уже во время учебы. Они участвовали в работе различных научных кружков, окончив вуз, планировали поступать в аспирантуру и защитить диссертацию. Словом, построить научную карьеру, чего нельзя было сказать обо мне.
– Чем запомнился первый год работы в Актюбинской СХОС?
– Меня определили в лабораторию агрохимии. Какой-то определенной работы поначалу не было, помогал ученым проводить опыты, часто был в разъездах. На второй год моей работы старший научный сотрудник отдела земледелия Р. Х. Киевская уволилась. И ее опыты нужно было кому-то передавать. Когда ее спросили, что делать с опытными делянками, она сказала, есть же Сулейменов, он пока не загружен, давайте ему и поручим их вести. Так я начал вплотную заниматься наукой. Опыты были по обработке почвы. Поначалу я просто выполнял все, что необходимо при проведении опытов: закладывал делянки, отбирал анализы, проводил посевную и уборку. Многое делал механически, глубоко не погружаясь в суть эксперимента. К окончанию года мне сказали, что надо будет написать отчет. В первый год работы я уже присутствовал на заслушивании отчетов и имел представление, что это такое. В то время на опытной станции работал достаточно сильный состав ученых. Во время защиты отчетов разгорались отчаянные дискуссии, которые нередко переходили в перепалки. В общем, скучать никому не приходилось. Поначалу мне казалось, что в науке не должно быть таких межличностных трений из-за научной работы. Тогда я этого не понимал, но позже в жизни часто становился свидетелем таких непростых отношений между учеными. Как ни странно, но именно эти бурные обсуждения заставили меня со всей серьезностью готовиться к своему первому отчету. Я читал литературу, анализировал данные, готовил выводы. И так получилось, что раньше других по времени написал отчет. А на опытной станции был такой порядок – заслушивание отчета ведется по мере его готовности. Заведующий отделом земледелия Н. И. Иванов прочитал отчет, все его устроило. Он звонит замдиректора по науке и говорит: «Вот у меня Сулейменов уже готов». «Кто? Сулейменов? Как он может быть готов, когда маститые ученые еще не готовы?».

Я готовился к жесткому приему отчета, но все обошлось. Кое-какие вопросы задали и все. Так что первое мое «боевое крещение» прошло относительно спокойно. Но интерес к науке и к отстаиванию своей точки зрения у меня появился. Прошло немного времени, и жизнь устроила мне крутой поворот, определивший в будущем всю мою судьбу. Заведующая лабораторией селекции Клара Захаровна как-то встретила меня и сказала, что у директора лежит приглашение для обучения в аспирантуре в Шортанды. «Этим соискателем должны быть именно вы, – уверенно сказала она мне. – Так что зайдите к замдиректора и попросите отправить вас в аспирантуру». На меня ее слова подействовали. «Подавай документы и езжай», – сказал мне замдиректора Ф. П. Мазанко, когда я пришел и объяснил ему, чего хочу. Так я оказался в Шортанды. Все три вступительных экзамена сдал на отлично.
Интересно, что через полтора года, когда я уже был на хорошем счету в аспирантуре и активно участвовал в общественной жизни, меня как-то увидела заведующая аспирантурой А. Л. Печатникова: «Вы знаете, что это я вам помогла поступить в аспирантуру? Вы прислали документы, там же был и реферат. Я подала эти документы Сергею Сергеевичу Сдобникову (тогда замдиректора по науке), он посмотрел и написал на реферате «Неудовлетворительно. Не допускать к экзаменам». Я сказала: «Сергей Сергеевич, у нас всего два заявления, а объявлено четыре места в аспирантуру. Пусть он сдаст. Ведь нет больше никого». Он подумал и махнул рукой: «Пусть сдает». Не скажи она этих двух слов, остался бы я на опытной станции, и кто знает, как бы дальше сложилась жизнь».

Забегая вперед (вот ведь как в жизни бывает!), скажу, что с Сергеем Сергеевичем у нас в дальнейшем тоже вышла интересная история. Когда я был уже заместителем директора в 1982 году и подал на конкурс члена-корреспондента ВАСХНИЛ, то в списке из десяти претендентов оказался рядом с С. С. Сдобниковым. По иронии судьбы наши фамилии шли рядом по алфавиту. При этом я прошел по конкурсу, а Сергей Сергеевич нет. Хотя в моих глазах он был ученым высокого класса, я всегда это признавал. Я считаю, что он должен был пройти по этому конкурсу раньше, но всегда мешали какие-то детали, не связанные с его научным уровнем.

– Когда вы поступили в аспирантуру, кто был вашим научным руководителем?
– Павел Петрович Колмаков.
– Тот легендарный Колмаков, написавший классический труд по овсюгу и сказавший, что «этот овсюг выкормит еще не одного кандидата наук»?
– Тот самый. Он определил мне тему работы: «Предпосевная обработка почвы на стерневых фонах». Тогда только начинали изучать влияние плоскорезной обработки на урожайность зерновых. Как человек, Павел Петрович был очень хозяйственный. Большую часть своей жизни он проработал председателем колхоза и в то же время вел научную работу. Написал книгу по овсюгу, защитил докторскую диссертацию. Он мне очень много дал как научный руководитель. Хотя, обучаясь в аспирантуре, я не во всем с ним соглашался. Несмотря на то что был достаточно строгим руководителем, он давал волю соискателю находить свои объяснения тем или иным результатам или фактам, не настаивал на каких-то выводах, с которыми соискатель мог быть не согласен. Помню, для закладки полевых опытов он любил использовать парно-процентный метод. Это когда контрольный вариант включается через пару вариантов, то есть чаще, чем другие варианты. Через этот контроль потом пересчитывается урожайность всех вариантов. Это был неплохой метод. Но тогда уже появилась «Методика полевого опыта» Б. А. Доспехова, и я сказал Павлу Петровичу, чтобы не возникало много вопросов при защите диссертации, может, лучше опыты закладывать по стандартной методике Доспехова, и он со мной согласился.

В те годы на смену отвальной вспашке пришли плоскорезы и глубокорыхлители. Я закладывал опыты по фонам: отвальная вспашка, плоскорезная обработка, глубокое рыхление. Помню, как-то Колмаков приехал из Курганской области, где встречался с Терентием Мальцевым. Приехал «заряженный» теми взглядами, которые были у народного академика. Он сказал, что Мальцев придает большое значение ранневесеннему боронованию и для него важно точно попасть в срок при проведении этого агроприема. Бороновать нужно тогда, когда между гребнями земля посерела и только что исчезла сырость. Нужно поймать эту влагу. Когда я занимался изучением стерневых фонов, Колмаков привез идею обрабатывать почву не сферическими дисками, а плоскими.
Хотя моим непосредственным руководителем в аспирантуре был П. П. Колмаков, на мое формирование как ученого огромное влияние оказали Александр Иванович Бараев и Сергей Сергеевич Сдобников. У них была разная позиция по вопросам обработки почвы. Бараев стоял за постоянную плоскорезную обработку почвы, в то время как Сдобников считал, что необходима периодическая отвальная вспашка. Различались у них также взгляды на пары. Их дискуссия развивалась на наших глазах и была примером научной борьбы. К сожалению, иногда она переходила в личную неприязнь. Однако главным уроком для меня, как и для других молодых ученых, стала бескомпромиссная позиция Александра Ивановича в его противостоянии первому руководителю государства Н. С. Хрущеву по вопросу о месте чистого пара в засушливом земледелии. Хотя сегодня эта позиция не представляется бесспорной, важен был факт отстаивания ученым научного положения, в котором он был убежден. Много лет спустя мне пришлось отстаивать противоположное мнение по чистым парам, но для меня уроком был пример академика Бараева.

– Где вы защищали кандидатскую диссертацию?
– В декабре 1967 года в Казахском институте земледелия (КИЗ). При защите запомнился один момент – когда я отвечал на замечания в отзыве С. С. Сдобникова, то очевидно так аргументированно подошел к этому делу, что председатель диссертационного совета М. Н. Ерлепесов, директор института, остановил меня и говорит: «Ну в чем-то, наверное, он все-таки мог быть прав? Ты же должен признать хоть какие-то замечания...»
– Вы тогда уже определили для себя, по какому направлению будете дальше работать?
– В то время, с 1966 года, я уже работал заведующим лабораторией агротехники полевых культур и продолжал вести опыты по предпосевной обработке почвы. Но я понимал, что работа не относится по тематике к этой лаборатории, что мне необходимо тематику изменить. После защиты диссертации начал изучать такие вопросы, как нормы высева и сроки посева, способы посева, площади питания, глубина заделки семян. Я видел, что эту тему можно развить и в дальнейшем выйти на докторскую диссертацию.
Но когда впоследствии начала «вытанцовываться», как говорил Колмаков, тема докторской, возникли непредвиденные сложности, о которых я даже подозревать не мог. Как-то выступая на партсобрании, Александр Иванович Бараев зачитал список кандидатов наук, которые должны будут в перспективе защищать докторскую диссертацию. Но меня в том списке не оказалось. Нередко в жизни так бывает, что перспективу руководители видят в тех людях, в которых они хотят ее видеть. В итоге в различные перспективные списки попадают относительно слабые претенденты. Так произошло и в этом случае: в списке из 10 потенциальных претендентов на соискание докторской диссертации до реальной защиты дошли всего несколько ученых. И хотя меня в списке не было, но я диссертацию защитил. Хотя, конечно, некомфортно себя чувствуешь, когда хочешь заниматься наукой и делаешь это, а в тебе не видят перспектив. Но я был уверен в себе и своих силах и знал, что смогу защититься. Поэтому просто спокойно работал. А когда написал диссертацию, то этот факт ни от кого не скрывал, хотя отдельные ученые о том, что работают над диссертацией, не говорят вплоть до самой ее защиты.
В 70-е годы я неожиданно для многих начал «выдвигаться» – довольно активно публиковался в газетах и журналах. И больше печатался на сельхозтемы. За год публиковал в газетах по 3–4 статьи. Как только наступала весна, мне звонили и просили написать статью с рекомендациями по проведению полевых работ. Печатался ежегодно на страницах районных газет, в «Целиноградской правде» и «Коммунизм нұры». Иногда публиковался и в «Казправде», выступал по радио и телевидению. У меня со временем в характере выработалась такая черта – никогда ничего не бояться и не уходить от сложных вопросов. Говорят: завтра выступить надо по радио, мне это не составляло никакого труда, и я выступал. При этом никогда специально к этому не готовил каких-то текстов. Я понимал, что выступление без написанного текста аудитория слушает более внимательно.
На мое становление как ученого положительное влияние оказала работа в большом коллективе ученых, сформированном блестящим организатором науки А. И. Бараевым. В нем были представители старшего поколения, из которых я бы выделил академика Валентина Петровича Кузьмина, Александру Алексеевну Зайцеву и Константина Дмитриевича Постоялкова. В среднем по возрасту звене продуктивно работали Э. Ф. Госсен, П. И. Хлебов и И. Г. Зинченко. Я работал рядом со многими талантливыми учеными, работавшими в отделах земледелия и агропочвоведения, среди которых были заведующие лабораториями Н. М. Бакаев, Н. В. Шрамко, А. М. Нестеренко, В. И. Кирюшин, Е. И. Шиятый, Б. А. Копеев, И. П. Охинько.
Начиная с 1966 года, меня начали привлекать к выступлениям в районах области – весной накануне посевной обычно собирали совещание, на котором присутствовали директора, агрономы, специалисты хозяйств, бригадиры, до 200–300 человек. Работу совещания вел первый секретарь райкома партии. Из области приезжал представитель бюро обкома партии, иногда сам первый секретарь обкома.

– Поделитесь опытом, что важно знать, выступая перед такой аудиторией?
– Важно постоянно держать контакт со слушателями – «мыслить в кадре». Не просто говорить что-то, а общаться с аудиторией на понятном ей языке. И тогда в зале никто не уснет. Важно уметь «переварить» научные данные, вставить в свое выступление перед производственниками какие-то интересные факты из жизни. Ошибка многих выступающих ученых – в монотонном выступлении «по бумажке». Надо так выступать, чтобы люди хотели задавать вопросы и делиться своим мнением. При этом я замечал, что в одном районе мне задавали много вопросов, в другом меньше. Уже потом я для себя это объяснил тем, что очень много зависит от председательствующего первого секретаря. Какой тон он задаст, так и будет. Например, когда на совещании присутствовал первый секретарь обкома Андрей Георгиевич Браун, его побаивались и лишних вопросов мне, как выступающему, не задавали.
– В 1981 году вышла ваша книга «Агротехника яровой пшеницы», ставшая сейчас библиографической редкостью. Многие студенты агрономического факультета хорошо ее помнят, так как познавали по ней азы агрономии. Расскажите, какие исследования легли в ее основу?
– В основе книги лежит моя докторская диссертация, переработанная на простой, доступный для массового читателя язык. Когда я писал эту книгу, брал пример с моего научного руководителя Павла Петровича Колмакова. Когда он писал статью, то никогда не начинал ее с чистого листа, а брал уже из опубликованного ранее материала отдельные куски, иногда предложения, и продолжал работу над новой статьей как продолжением прежних работ. В работе над докторской диссертацией мне помогали мои сотрудники К. Адилов, Т. Волкова, В. Белозеров, М. Блудший и аспиранты Ж. Каскарбаев и Л. Купанова.
– Когда вы первый раз выехали за границу?
– Это был 1974 год. И произошло это благодаря тому, что я знал немецкий язык. Александра Ивановича Бараева пригласили в ФРГ, а он знал, что я владею языком. И неожиданно предложил мне поехать в качестве переводчика вместе с ним. Я, конечно, язык учил, но знал его не в такой степени, чтобы выступать в качестве переводчика. Выбор у меня был небольшой – отказаться было нельзя, это бы сильно обидело Бараева. Такую честь он оказывал далеко не всем. Но все прошло лучше, чем я ожидал. Более того, сотрудник советского посольства в Германии вначале сам переводил немецкую речь, чему я был очень рад. Правда, как потом выяснилось, он знал немецкий язык неважно, и я перестал волноваться.
Так или иначе, но к концу 70-х годов все знали, что меня можно было выпускать за границу. Из Москвы часто звонили Бараеву с просьбой: «Там у вас есть Сулейменов, не могли бы вы его отпустить в командировку вместе с нашей делегацией?» Бараеву это нравилось, и он всегда давал положительный ответ.

Николай Латышев

Опубликовано в журнале "Аграрный сектор" (№1(19), 2014 г.