Сельское хозяйство: по какому пути пойдем?

Минсельхоз разработал программу развития АПК Казахстана на 2013–2020 годы и представил ее на обсуждение обществу. Учитывая, что в ней имеется целый ряд новых направлений развития и что она напрямую затрагивает интересы сельхозтоваропроизводителей, мы встретились с министром сельского хозяйства Асылжаном Мамытбековым. И попросили рассказать для читателей журнала "Аграрный сектор", на основании каких параметров были определены ключевые направления данной программы и каким образом Минсельхоз планирует реализовывать ее на практике.

 – Асылжан Сарыбаевич, это уже не первая программа по развитию АПК Казахстана за годы независимости республики. Чем она отличается от принимавшихся ранее?

– Время директивных программ прошло. В этой программе мы не пытаемся что-то решить за бизнес и спланировать какие-то показатели – не доводим площади посевных площадей, урожайность, надои и т.д. Мы не можем знать, сколько частная компания захочет сеять тех или иных культур. Самое главное – программа будет нацелена на создание условий для ведения сельскохозяйственного бизнеса, чтобы он стал прибыльным и менее рискованным. В этом основная функция государства. Сельский бизнес сам разберется, что и как сеять и  куда продавать сельхозпродукцию. Мы должны решить вопросы по налогам, по земле, инфраструктуре, кооперации, доступности к финансированию, средствам защиты растений. Никогда чиновничий проект не был успешным. Сколько у нас стоит этих «памятников культуры»? Чиновнику вздумалось что-то построить, без учета запросов рынка. А что в итоге? Результата как не было, так и нет. Поэтому все эти проекты должны «прорастать» из бизнес-среды, чтобы бизнес их прочувствовал, а государство должно создать условия. Когда сверху чиновник что-то навязывает, пусть даже самый идеальный проект, ничего не получится, если не решены основные вопросы, не просчитан рынок, не взвешены условия, в которых будет работать это предприятие.

– Но в любом случае, у программы должны быть индикативные показатели. По каким параметрам вы будете оценивать ее эффективность?

– Эффективность программы должна выражаться в общем объеме валовой продукции и в общей производительности труда. Для государства важнее, чтобы сельское хозяйство получило больше прибыли, быстрее погасило кредиты, больше открылось рабочих мест, рациональнее использовалась земля. А чем прибыльнее заниматься – бизнесу на месте всегда виднее. 

Нас часто пытались упрекать, что дорого покупаем племенной скот, переживали, как мы будем за ним следить,  но на самом деле все это делает бизнес. Не надо государству следить, какую линию скота завез фермер. Мы дерегулировали и стимулировали процесс, и  фермер  сам сделал свой выбор. В текущем году план завоза скота значится на уровне 12 тысяч голов, а бизнес сам хочет  завезти 20 тысяч голов скота. Говорили, завезенный из-за рубежа скот не адаптируется к местным условиям. Но у нас уже 14-месячные бычки весят по 500 килограммов.

Говорили: где возьмете корма? Но посмотрите, в этом году весной скуплены все семена кормовых культур, которые лежали в складах в семеноводческих хозяйствах по несколько лет. Впервые за последние 20 лет в республике в этом году построено несколько крупных комбикормовых заводов. До этого они только закрывались. Такие заводы открылись в Бейнеу, Караганде, на юге страны. Спрос пошел. Рентабельность производства семян кормовых культур стала очень высокой. Наши семхозы серьезно диверсифицировали свои семенные площади. Государство же им не говорило, чего больше сеять.

Таким образом, цель новой отраслевой программы – создать условия для развития сельского хозяйства. У нас раньше были программы довести производство рапса до 1300 тысяч тонн. Но не было решено много вопросов, которые способствовали бы решению этой задачи. В итоге как сеяли масличных 300 тысяч гектаров, так и сеем. Надо снять  основные сдерживающие факторы сельского хозяйства, тогда его развитие пойдет гораздо быстрее.

Не работаешь на земле – плати больше

– Вопрос эффективного использования пахотных земель нашел свое отражение в программе?

– Земельные отношения являются сегодня одним из основных сдерживающих факторов развития сельского хозяйства. Парадокс: Казахстан – 9-я страна в мире по площади, у нас относительно мало населения, но при этом нет свободной земли. Самые плодородные и орошаемые земли уже имеют хозяев, но используются меньше чем наполовину. До сих пор нет решения этого вопроса. Мы видим основную проблему в очень низком земельном налоге. Сейчас ставка земельного налога и для тех, кто работает на земле, и для тех, кто на ней не работает, равна примерно 7 тенге за гектар. Но ведь с одного гектара можно получить 1,5 тонны зерна ( это 40–45 тысяч тенге),  80 тонн помидоров ( примерно 500–600 долларов), 6 тонн хлопка (около 3 тысяч долларов). Конечно, помимо земельного есть много и других налогов, но они все зависят от предпринимательской активности. Что получается? К примеру, налог на один гектар при балле бонитета почвы 40–42 составляет 21 тенге. Отнимите от него 70%-ю льготу по специальному налоговому режиму. В итоге остается 7 тенге. Известно, что есть целый ряд других налогов – социальный, корпоративный, подоходный, налог на добавленную стоимость, индивидуальный подоходный с физических лиц, имущественный, транспортный… Но здесь все зависит от предпринимательской активности. Руководители успешных, устоявшихся в рынке хозяйств все эти налоги платят. У них есть прибыль – значит они платят корпоративный налог, подоходный налог. У них есть добавленная стоимость – они платят налог на добавленную стоимость. Есть наемные работники – платят социальный индивидуальный подоходный налог, есть машины – платят транспортный налог. У них есть ангары, зернохранилища, значит, они платят имущественный налог, и, разумеется,  земельный налог – 7 тенге за один гектар. А что происходит там, где предприятие не работает? Прибыли нет, зданий нет, техники нет… Значит, нет всех этих налогов. Есть только земля – они и платят только этот земельный налог. Предприимчивый предприниматель или непредприимчивый, земельный налог все равно будет 7 тенге. Теперь, представьте, заплатит такой не очень успешный хозяин с 1000 га всего 7 тысяч тенге. Для него это не проблема. Он может работать на земле, а может не работать. Заплатил этот мизерный налог, и спроса с него никакого нет. Мы предлагаем, не увеличивая налоговую нагрузку в целом, за счет увеличения льгот по спецналоговому режиму (она составляла три года назад не 70, а 80%) увеличить земельный налог. Тогда считаем: с одного гектара платится всех налогов на тысячу тенге, из них земельный занимает 7 тенге. Мы все эти налоги предлагаем сделать льготными не на 70, а на 80%, тогда примерно на 200–300 тенге уменьшается налоговая нагрузка на гектар для работающих предприятий. Но на эту же уменьшенную сумму увеличить земельный налог. Тогда для работающих предприятий этот налог останется прежним, а вот для неработающих земельный налог составит уже не 7 тысяч тенге за 1000 га, а 200–300 тысяч. Тогда тот, кто на земле не работает, должен будет задуматься: либо начать на ней работать, либо искать партнеров-инвесторов, чтобы, используя эту землю, извлекать из нее доходы хотя бы на покрытие налогов. Либо он должен будет вернуть эту землю государству. Все три варианта для общества будут приемлемы. Самое главное – мы не увеличиваем налоговую нагрузку на работающие предприятия.

У нас не решены и другие вопросы. Например, плодоовощная продукция. Мы каждый год говорим, что импорт большой, очень много спекулянтов, цены нерегулируемые, производство не увеличивается. Но что происходит? Основное производство овощей, особенно на юге, у неплательщиков НДС: либо это крестьянские хозяйства, либо личные подсобные. Например, 70% производства картофеля в Казахстане приходится на личные подсобные хозяйства. Они не являются плательщиками НДС. Почему в эту сферу не идет серьезный бизнес? Как только туда он заходит, то сталкивается с проблемой уплаты НДС. Те, кто отпускает ему продукцию, не имеют налоговых счет-фактур. А любая дальнейшая реализация овощей облагается налогом на всю  сумму. В итоге НДС превратился в налог с оборота. Но рядом очень много серых, а то и черных торговцев, которые составляют конкуренцию серьезному бизнесу. Они ничего не платят, сбивают цену, и добросовестного предпринимателя выдавливают с рынка.

Чтобы решить эту проблему, необходимо сделать всех плательщиками НДС, дать возможность выписывать налоговые счет-фактуры и в то же время освобождать их от этих налогов.  Следующие звенья цепочки тогда станут прозрачными, и начнется приток инвестиций. Тогда начнут строить овощехранилища, будет легальная торговля, и тогда за счет конкуренции эта завышенная рентабельность снизится до среднеотраслевой.

О зернохранилищах

– Как будет решаться вопрос строительства зернохранилищ?

– В стране не хватает зернохранилищ. Да, они строятся. Но предприниматели средней руки могут себе это позволить. А мелкие предприниматели не могут – для своих 500 или 1000 га земли. Тарифы, которые сейчас существуют для хранения, высокие и не позволяют решить вопросы возврата инвестиций: 1 доллар за тонну хранения – это 12 долларов за год. А средняя стоимость строительства элеваторов – это примерно 180 тысяч долларов. Даже если просто все доходы потратить на возврат инвестиций, без процентов, нужно будет 15 лет. А ведь еще надо людям платить зарплату, платить за электроэнергию, оплачивать проценты по кредиту... Тогда вообще нужно такие инвестиции возвращать 25 лет. А кто в такие проекты будет вкладывать деньги? Никто не будет.

Мы считаем, что вопрос строительства какой-то части элеваторов должен быть решен за счет Продкорпорации, другая часть – за счет крупного бизнеса, для которого нужно создать условия – дешевые кредиты, условия для подвода инфраструктуры. Бизнес готов к сотрудничеству. Зернохранилища на 1,5 миллиона тонн хранения можно построить за полтора года, если будут решены эти вопросы. Но здесь надо понимать и другое. Большой акцент необходимо сделать на строительстве зерноскладов в самих хозяйствах. И тогда не нужно будет столько элеваторов. Ведь элеватор – это, по сути, терминал, подобно терминалам в морских портах или на железнодорожных линиях. Это не емкость для хранения. Зерно храниться должно в хозяйствах. И если в хозяйстве достаточно комбайнов, оборудованы тока и налажена сушка зерна, будут свои зерносклады, тогда они основную массу зерна загрузят в свои зернохранилища, если уберут сухое зерно. А что получается на деле, особенно у мелких сельхозпроизводителей? Они ждут, пока зерно уберут соседи, затем начинаются дожди, зерно начинает мокнуть и портиться. И единственный выход его сохранить – отвезти на элеватор, потому что на месте нет сушки и своих токов. Средний валовой сбор зерна в республике за 5 лет чуть более 19 миллионов тонн. А объем хранения составляет 13,5 миллионоа тонн на элеваторах и 10 миллионов – на зерноскладах в хозяйствах. Итого 23 миллиона. Значит есть где хранить. Вопрос в том, что надо искать пути удешевления хранения зерна. А дешевле его хранить на месте. Как правило, цена на зерно растет после Нового года. Если осенью рыночная цена зерна была 17–18 тысяч тенге, то в июне достигла 23–24 тысячи. Если бы крестьянин дождался этого времени, то без всякого ажиотажа мог бы его реализовать. Но для этого нужны зернохранилища и длинные оборотные средства.

Стало быть, необходима модернизация токового хозяйства, зернохранилищ и в достаточном количестве должна быть уборочная техника. Тогда снимется и проблема хранения зерна. Государство сейчас строит элеваторы потому, что с каждым годом все больше покупает у сельхозтоваропроизводителей зерна. Во-первых, это позволяет оказывать регулирующее воздействие на рынок, во-вторых, иметь полуторагодичный продовольственный запас зерна. Даже при жесточайшей засухе, Казахстан может обходиться без ограничения экспорта зерна. Но строительство элеваторов нам будет обходиться очень дорого. Гораздо разумнее и в десятки раз дешевле хозяйствам строить зерносклады, купить новые качественные комбайны, оснастить тока, чем строить гигантские элеваторы и платить за это огромные деньги.

Если посчитать, то зерносушилка производительностью 15 тонн в час стоит впределах 100 тысяч долларов. Если сушить, допустим, 30% зерна от всего убранного урожая, то получится 20 тысяч тонн. Этот урожай собирается примерно с 20 тысяч гектаров. Это среднее хозяйство. Прибавьте сюда 400 тысяч долларов, которые необходимо потратить на строительство зерноскладов на указанный объем зерна. В итоге строительство зерноскладов и установка сушилки обойдется в 500 тысяч долларов. А чтобы построить элеватор, нужно 3 миллиона 600 тысяч долларов. Вопрос: зачем нам строить элеваторы. Причем со всеми дальнейшими затратами на их обслуживание. Да и какой смысл аграрию платить 12 долларов за хранение зерна, когда бывает, что в отдельные годы он на тонне зарабатывает всего 15 долларов? А построив зерносклад, он его за 2 года окупит. При этом важно, чтобы крестьяне имели доступ к кредитным ресурсам для покупки комбайнов, строительства зерноскладов, имели возможность взять в лизинг зерносушилку…

– А у трейдеров была возможность вывоза зерна по железной дороге. Однако зерновозы у нас в большом дефиците…

– Чтобы снять остроту этого вопроса, мы предлагаем убрать дешевый инвентарный тариф, от которого никто не выигрывает, там непрозрачные схемы. Сделать одну дочернюю компанию, акционировать ее – и зерновики смогут в нее войти, и Продкорпорация. И на этой базе купить такое же количество вагонов, как сейчас – минимум 5 тысяч. При этом за счет дешевых и дорогих тарифов сделать одинаковый усредненный тариф. Тогда это будет подъемно, не будет приводить к коррупции, и мы решим ежегодную проблему.

О средствах защиты растений

– Сегодня практически все агротехнологии завязаны на широком использовании химических средств защиты растений. Какие шаги готов сделать Минсельхоз в развитии этой сферы?

– Говорим, что нужно развивать нулевые технологии, как можно больше оставлять стерни на полях, не трогать землю, чтоб не испарялась влага и не было эрозии. Но как не обрабатывать землю, если там растет сорняк? Только путем применения гербицидов, тех же глифосатов. Но если в Китае 1 литр глифосата стоит 2 доллара, то у нас – 7–8 долларов. И как мы будем развивать эти нулевые технологии при такой дорогой химии? У нас нет нормальной стратегии в этом отношении. Мы можем повлиять на то, чтобы гербициды были дешевле, так как основное их содержимое – каустическая сода и желтый фосфор – Китай покупает у нас.  Но частный бизнес этот вопрос не решит. Этот вопрос должно решать государство – за счет строительства заводов по производству таких гербицидов.

К примеру, 1 литр гербицида импортного производства стоит 7 долларов и не субсидируется. Отечественный гербицид субсидируется на 50%. Казахстанская компания, которая завозит гербицид из другой страны и проводит формуляцию, получает субсидию. В итоге может реализовать гербицид по 5 долларов. На практике нередко компания устанавливает цену выше импортной – до 10 долларов. Бюджет компенсирует 50% этой стоимости. Получается, для крестьянина стоимость гербицида составляет 5 долларов, а компания получает супермаржу. Хотя тот же импортный гербицид дилеры умудряются продавать по 7 долларов даже с учетом всех сопутствующих завозу и реализации расходов. В итоге казахстанская компания, реализуя гербицид и по 5 долларов, была бы в прибыли, так как производство гербицида в Казахстане обходится дешевле. Тогда для крестьянина с учетом 50%-й субсидии гербицид обошелся бы не по 5, а по 2,5 доллара за литр.

В итоге мы договорились с отечественными производителями пестицидов ограничить предельную цену. Если производитель будет нарушать меморандум, то субсидии будут выплачиваться только от этой предельной цены. В итоге он не сможет завышать стоимость гербицидов. К тому же мы будем вносить изменения в закон, согласно которому субсидироваться должны все гербициды – и отечественные, и импортные. Тогда будет реальная конкуренция, и цены будет диктовать рынок.

О кредитах и субсидиях

– Как будет решаться вопрос по доступу к финансированию сельхозтоваропроизводителей?

– Много у нас вопросов по финансированию. У сильных хозяйств есть своя кредитная история, их все знают, а как начинающему фермеру поднять этот бизнес? Почти невозможно. В итоге ему приходится трудиться на стареньком комбайне и дедовском тракторе, которые в свою очередь работают на честном слове. У него никакой химии не применяется на полях – кругом сорняки. И здесь мы предлагаем следующее нововведение. Сегодня мы выделяем на 1 гектар зерновых около 500 тенге субсидий. По республике из 18 миллиардов тенге субсидий 15 миллиардов идет на субсидирование зернового производства.

Наукой рекомендовано убирать урожай зерновых за 20 дней. Все, что не убирается за это время, подвержено большим потерям за счет осыпания. А мы убираем до ноября, а иногда и весной уборка идет в отдельных хозяйствах. В итоге при урожае в 15 центнеров потери составляют как минимум 3 центнера с одного гектара – каждые 10 дней теряется 10% урожая. При нынешних ценах в 20000 тенге за тонну это 6 тысяч тенге. И все потери из-за того, что у крестьянина не хватает техники, нет современных комбайнов. К тому же зерно многие не могут оставить хранить на токах из-за высокой влажности, так как нет сушилок. Да, крестьянин получил эти 500 тенге от государства, но не решены вопросы техники, оборотных средств, хранилищ.

В следующем году на субсидирование растениеводства будет уже выделено 20 миллиардов тенге. А какой эффект? Мы увеличиваем субсидирование на производство гербицидов и удобрений, и одновременно на такую же сумму поднимается их цена. Значит неправильный механизм.

«КазАзот» продает удобрения в Кыргызстан с условием доставки до станции Кордай за 42 тысячи тенге. Отечественному производителю он продает за 58 тысяч тенге. И говорят, вам же бюджет субсидирует приобретение удобрений на 50%. Значит, для нашего крестьянина удобрения обходятся в 30 тысяч с условием субсидий, для киргизского крестьянина – 42 тысячи. Да, вроде дешевле, чем для киргизских крестьян, но если бы мы субсидию платили исходя из 42 тысяч тенге, тогда нашим крестьянам удобрения обходились бы по 21 тысяче тенге, то есть еще на 9 тысяч тенге за тонну дешевле.

На эти 18 миллиардов тенге мы можем создать систему субсидирования страхования или гарантирования кредитов, систему субсидирования лизинговых ставок, которые сейчас могут предложить рыночные институты. «КазАгроФинанс» не в состоянии  весь рынок охватить, но есть частные лизинговые компании, которые готовы инвестировать. Но у них высокие ставки – 15–16%. В итоге через 7 лет комбайн будет стоить больше чем в два раза, чем сейчас, при покупке с учетом таких процентных ставок. Это неподъемно для сельского хозяйства. Но другого выхода нет. Тогда государство должно вмешаться в этот процесс и сделать кредиты, взятые у частных лизинговых компаний, более доступными.

«КазАгроФинанс» дает в год 4–5 миллиардов тенге, а потребности отрасли в технике составляют 150 миллиардов тенге. У нас нет таких денег, чтобы «КазАгроФинанс» каждый год их давал, но у нас есть 10 миллиардов тенге на субсидии и можем привлечь 150 миллиардов кредитов за счет частного финансового рынка.

Каждому региону – свои субсидии

– В Казахстане аграрные предприятия расположены в самых различных природно-климатических зонах. А вот уровень субсидирования почему-то одинаков для всех хозяйств...

– Безусловно, вопрос регионализации требует решения. Сегодня МСХ и акиматы одинаково субсидируют, скажем, молочное производство и в Мангистауской области, и в Алматинской. Мы одинаково субсидируем картофель что на севере, что на юге. Также одинаково субсидируем и производство зерна. Дело дошло до того, что на поливных землях юга производится зерно и на него получают субсидии – это абсурд. Зачем там заниматься зерном? Или если кто-то в Костанайской области решит вдруг заниматься хлопком, то мы обязаны будем выдать ему субсидии, хотя производство хлопка там нереально. Так быть не должно! Сельское хозяйство прежде всего зависит от природно-климатических условий. И мы должны четко понимать, где и что выгодно производить. Исходя из этого, меры господдержки должны быть четко распределены. Надо отказаться от иллюзий, что мы в Кызылорде будем выгодно производить молоко, где нет кормов и очень засушливая зона. Пусть это будет непопулярная мера, но мы должны отказаться от субсидий зернового производства на поливных землях юга. И к этому мы должны прийти в ходе реализации программы, иначе деньги, что выделяются на развитие сельского хозяйства, мы будем дальше распылять.

Самое главное, не учитывая региональные особенности, мы дезориентируем бизнес. Мы должны ему подсказать, чем и в какой местности следует заниматься с учетом объективных условий регионов. Если крестьянин хочет на юге производить пшеницу – пусть производит, но он должен знать, что субсидий не получит. Если хочет молоко производить в Мангистау, он тоже может его там производить, но государство не будет его субсидировать и подводить инфраструктуру по «дорожной карте», не даст квот на привлечение иностранной рабочей силы и так далее. Все меры, какие у нас есть по поддержке бизнеса, должны применяться строго с учетом регионализации.

Другой большой вопрос – у нас нет маркетинговой поддержки. Мы не можем дать четкого сигнала рынку, сельхозпроизводителям, куда и кому продавать горох, нут, чечевицу и т.п. Очень страдают и консалтинговая поддержка, и система распространения знаний. Не все хозяйства могут позволить сегодня содержать грамотного агронома. При этом у нас 27 научно-исследовательских институтов, 14 опытных хозяйств и всего лишь 9 центров распространения знаний. Пирамида поставлена с ног на голову. Полученные знания и опыт зачастую остаются на бумаге, не доходят до производства.  В Аргентине всего лишь 4 научно-исследовательских института, 23 опытных хозяйства и порядка 400 центров распространения знаний! Зачем разрабатывать такие инновации, которые до аграриев не доходят?  Наука нужна, но она должна быть востребована производством.

Эти и другие вопросы нашли свое отражение в новой Программе развития АПК на 2013–2020 годы. Хочу отметить, что Казахстан не должен бояться назвать себя аграрной страной. Это большое преимущество в условиях глобального мирового рынка, которое будет с каждым годом только возрастать. Острота продовольственной безопасности в мире говорит о многом.